Но несмотря на то, что характер у него не задался, Кэйлин он любил всей душой и именно эта любовь внесла свои коррективы так что впоследствии он выбрал путь не Пожирателя Смерти, но Аврора. А что-то иное явно не смогло бы удовлетворить его запросы и стремления покорять всё новые вершины в своей жизни.
Кэйлин, которая в детстве читала ему кельтские мифы и успокаивала во время грозы. Кэйлин, которая ворчала на него за разбитые колени и исцарапанные руки, но с искренней заботой и нежностью обрабатывала раны. Он многим был ей обязан и пусть далеко не всегда посеянные ею зерна взрастали так как нужно… их связь была крепкой и нерушимой. Даже после того фееричного скандала, когда он самовольно пошёл к магглам и набил себе татуировку в районе крестца.

Такие мелочи ничуть не остудили пыл Стерджиса, который балансировал сейчас где-то между четким рабочим заданием и собственным неуёмным интересом.
Разумеется, в таких клубах он ещё ни разу не бывал, да и вообще до недавнего времени не знал об их существовании. И потому имел слабое представление о том, что же творилось на арене, по большей части эти образы в его голове были связаны с гладиаторскими боями, о которых он читал ещё в детстве, но разница была как минимум в том, что тогда справлялись без всякой магии.
Ах, и в смерти.
Едва ли сейчас после каждого боя вытаскивали трупы и засыпали песком кровь, мозги и прочие прелести человеческого организма.
Едва ли тут дрались пленные и рабы, для которых единственный призрачный шанс обрести свободу заключался в том, чтобы не просто выжить в кровавом месиве, но прославиться, завести публику так, что твое имя будут скандировать с таким остервенением и жаром, что оно будет слышно даже на Олимпе.
Но наверняка были и общие моменты, а вот какие он обязательно выяснит.
Опытным путем, так сказать.
- Ну что Вы, я больше вуайерист, а за такой мой вид стоит благодарить вашего, между прочим, охранника. Но так и быть можете не возмещать мне убытки в виде безвозвратно утерянной майки, маггловского пошива, скажу я вам. Эксклюзив, - задорно произнес и глазом не моргнув, да как можно было быть таким занудным? Может ему ещё и в смокинге надо было сюда заявиться?
Какой категоричный.
Но это также не могло остудить его пыл, скорее наоборот напоминало некий вызов и тут Остапа понесло.
А вот попытки намекнуть на использование официального обращения, вызвало легкую улыбку. Точно не британец, хотя это и так было видно по лицу, да наличию характерного акцента и имени.
- Алёша, - на автомате поправляет его Стерджис, морщась от того, как коверкают русские слова, почти испытывая физическую боль от этого. Но не всем так посчастливилось родиться билингвами, пусть он далеко не в совершенстве владел этим сложным и загадочным языком, но, по крайней, мере, благодаря матери с фонетикой у него было всё более-менее хорошо. А уж в русском матерном он был явный профи.
- Безопасность – это не про меня, - таким вкрадчивым тоном произносит и вроде бы разворачивается к двери, но нет, уже в следующую секунду оказывается в близком контакте с испанцем.
Да разве ж можно удержать моряка от похода на улицу красных фонарей? Это святое и ничего ты с этим не поделаешь.
- У тебя выдался отличный вечер и шанс на миллион, воспользуйся им по максимуму, мачо-мэн, - подмигнул ему, сразу же перетекая в левостороннюю стойку, а уже после изящно переходя в атаку, но пока лишь с тем, чтобы прощупать защиту и возможности противника.
В уличной драке, конечно же, главным правилом было навалять поскорее, пока не наваляли тебе, но здесь он уже имел дело с профессионалами.
А вплетать магию и проклятья в удары он не умел, но это пока. Лучшая наука – это практика.
Несколько драгоценных секунд на то, чтобы слегка укрепить магией костяшки пальцев на манер перчаток с эффектом изморози, которая прошлась по коже на манер синюшных вен Снежной Королевы и первый же удар, как по учебнику это стремительный точный джеб, подготавливающий почву для основной атаки. Видели когда-нибудь Снежную Королеву в её юные года, размахивающую кулаками?
Ну так вот самое время взять побольше попкорна и вперед, занимать места на арене, интересно, а в те времена наблюдая гладиаторские бои люди тоже что-то жевали или были слишком увлечены самим шоу?
Кросс, когда тело покачнулось и тяжесть его была перенесена на переднюю ногу, не сбавляя скорости и темпа, а скорее даже увеличивая его и на рефлексах менялось положение головы, так чтобы уже не смотреть прямо в глаза горячему испанцу, а словно бы заигрывая он заглядывал на него сбоку, не желая так быстро портить собственную мордашку в первой же связке. И этим он лишь отвлекал внимание, готовя противника к завершающему в этой цельной череде удару, а именно мощный хук в туловище. Всё это было для него единой композицией, одной продуманной симфонией. И пусть Стерджис не имел возможности отточить своё мастерство, окунуться глубже во все эти хитросплетения, да просто набраться опыта, он действовал интуитивно, подобно скрипачу, который не зная нот воспроизводил на слух то, что окружало его, обрывки, детали, кусочки паззла, которые в его голове складывались в цельную мелодию, а благодаря тонкому слуху и гибким пальцам выходило нечто достойное внимания. Сырое, но завораживающее в своей дерзости и красоте.
Любому мужчине необходим выброс адреналина. А для этого, как минимум, нужен экстрим, нужно то, что пробудит звериную сущность, встряхнет инстинкты и это место было настоящей находкой для подобного. Да, Ивану Костелецкому определенно стоило взымать дополнительную плату за возможность не просто поколотить кого-то профессионально или полупрофессионально на ринге или обучении, но за те уникальные мгновения, когда в твою кровь выбрасывается нешуточная доза адреналина… ладно, чего греха таить, почти как торговля наркотиками, только легальная.
Мне вот интересно, Иван, будешь ли ты нас разнимать или забьешь на свои правила и просто насладишься, ну или на крайняк посвистишь?

С тех пор, как Аластор подсказал ему обратиться к Альбусу Дамблдору, с плеч Фенвика словно сверзилась одна гора. Он прекрасно знал, что то, что ему порой хочет сделать с ухмыляющимся ему в лицо ублюдком (не говоря о том, что Бенджи делал, пользуясь уловками в законе, который знал совершенно, каждый раз, как в его пальцах хрустела чужая кисть), называется «самосуд».
И что если кто-то заподозрит в мрачном Фенвике человека, который уже убил двух преступников, превысив свои полномочия – он полетит со своей должности как минимум. Может быть, конечно, тот же Крауч (Фенвик не знал, в пуху ли его мрачная рожа в этом смысле, но подозревал, что в пуху), и попробует его защитить или как минимум выразит свое неудовольствие, но скорей всего нет. Бартемиус был человеком репутации. А она как известно строится веками и рушится в один миг.
Но если сам директор Хогвартса, Верховный Чародей Визенгамота, победитель Гриндевальда и прочие и прочие и прочие, человек, которого Бенджи считал образцом безупречной этики (какие-нибудь журналисты могли пытаться выискивать в прошлом любого «святого" ошибки, но Фенвик знал, что люди не идеальны, и не любил попыток делать из национальных героев или иных кумиров – святых), понимал, что в этой ситуации или виджиланте или никак – то к чему ему испытывать сомнения.
Он ждал Аластора зябко сложив руки на груди так, чтобы пальцы оказали под мышками – самая дурацкая поза, которую только может выбрать боевой маг – вроде бы никакой свободы движения, но Бенджи даже сгорбился, скрывая военную выправку. Он не собирался походить на боевого мага. Никогда не стоит недооценивать бдительность что противника, что пожилых дам, просиживающих у окна все свободное время, смотря увлекательную драму «Что происходит у соседей и поблизости». Пятьдесят процентов вызовов хитов составляли вызовы как раз от таких бдительных дам. И хотя девяносто восемь из таких вызовов зачастую были полной ерундой, всегда оставались те два – которые ерундой не были.
Хотелось курить – лучший признак дурного настроения.
Перед выходом он набросал по привычке нумерологический прогноз на их миссию, и тот был не слишком благоприятен. Что в целом могло ничего не значит: у него было недостаточно данных. А могло значит все.
О том, что приближается Аластор его предупредил стук – вероятно страшно бесивший старшего аврора («Можно, конечно, предложить ему обмотать ее тряпками, но тогда у ноги будут другие минусы…»).
- Пока все спокойно, — пожал плечами Фенвик, опуская руки. В ладони уютно лежала рукоять палочки, пристегнутой к запястью браслетом.
С ним всегда было приятно работать, пусть Муди и действовал чаще всего, словно был один: зато можно было не опасаться за него, как за каких-нибудь детишек.

— Угу, — он поднял палочку, скрыв лицо чарами. Дело только на поверхности казалось простым: либо убедить семью собрать вещи и убираться за границу с насиженного родного дома или где-то спрятаться, либо спрятать дом прямо сейчас под чем-то вроде ритуала хранителя тайны – отнюдь не самого простого из возможных. Либо вытаскивать их отсюда силой.
— Осторожней с защитными чарами на доме. Всегда могут быть сюрпризы…
Авророы и хитов учили снимать поверхностные защитные чары: преступники любили прятаться в таких домах, да и разные случаи бывают, но не хотелось бы снимать защиту в подарок Пожирателям, потому Фенвик позаботился о том, чтобы получить материал беспечного маглорожденного, который был отцом семейства и работал в министерстве. Уходя он протянул Аластору пакет для улик, в котором был волос.
— Это позволит пройти через защиту, не повреждая охранных чар.
Во всяком случае он надеялся, что охранные чары там есть: не совсем же они не пуганные идиоты.
Были: но явно в последний раз обновлялись в лучшем случае при покупке дома. Фенвику аж захотелось сплюнуть с досады: мир непуганых идиотов. Возможно, именно по этому пожиратели выбрали эту семью. Простое всегда притягивает.
Он то боялся придется минут десять помучаться, но вскрыл защиту с помощью полоса за две минуты, и вошел в тамбур задней двери. В доме стояла тишина. Но не пугающая – уютная сонная тишина мира беспечных людей, которые считают, что с ними ничего опасного никогда не случится.
«Но лучше, если их покой нарушим  мы с Аластором, а не пожиратели». Может быть даже стоит наложить на них чары максимально крепкого сна, и по тихому увести, а объяснять все уже когда опасность минует. Да, это хорошая мысль.

Петуния любила Лили. Разве может любовь к сестре, к которой ты так была привязана, которая выросла у тебя на глазах, пройти?  Однако она была обижена на нее, не стоит кривить душой, завидовала этим ее способностям в глубине души. Одни люди постепенно учатся смирению и живут дальше, другие же выбирают отрицание, как защиту от всего, что делает больно или заставляет чувствовать дискомфорт. Туни выбрала второе. Оттого ее постоянные упреки в ненормальности, оттого она отрицает мир Лили. В тоже время ей не хватает тех мгновений счастья, которые у нее были с сестрой в детстве. И в этом она тоже винит магию. Надеется, что после школы Лили одумается и выберет жизнь нормального человека. Именно эта надежда толкает Туни помогать Лили летом осваивать школьную программу маглов. А еще ей совсем немного приятно, что в этом она лучше. Что это Петуния учит и помогает Лили. И ей бы хотелось верить, что она самый близкий для сестры человек. Снова поверить, но после пережитого, как ей казалось, предательства, больше не спешила верить в подобное.  Близкие делятся почти всем. Туни же, например, и слышать о ненормальном мире сестры не захочет. Притом что большая часть жизни Лили Эванс была связана с тем другим миром. Туни же тоже не всем делилась с Лили. Наверное, оттого, что все еще помнила, как сестра поступила с ее письмом этому гадкому директору чокнутой школы для фриков. И название такое же отвратительное, будто в рот заставили набрать  шоколадной пасты и произнести его – Хогвартс. Вообще кто в своем уме может любить шоколад? Аналогично кто может любить этот Хогвартс? В воображении Туни он был словно старый заброшенный замок из ужасов, где грязно, опасно и слышатся жуткие стоны, завывания и крики, а еще бродят всякие монстры, валяются хрустальные шары для предсказаний и прочий ужас. И среди этого бегает восторженная Лили и машет палочкой. Прямо фея крестная в стране кошмаров. 
- Если не захочешь, то не потеряешь, - легкая улыбка касается губ. Приятно подобное слышать, пусть и не верить до конца. По крайней мере, пока живы их родители они точно не потеряются друг для друга окончательно.
Однако Лили не унималась. В этом была она вся. Мне страшно. Мне больно. Нет бы порадоваться за сестру. Но даже этот момент, она сумела омрачить. Туни слегка поджала губки. Совсем не ожидала следующего порыва от сестры – объятия. Вначале сидела, не шелохнувшись, а после тоже обняла. Как бы не злилась, каким бы фриком не была ее сестра, но это была ее Лилс. О ней волновалась, хоть и не всегда это показывала, ей желала самого лучшего. Просто их понимание лучшего было разным. Почувствовала, что еще чуть-чуть и сама последует примеру сестры. Только Петуния Эванс не плачет с тринадцати лет. Точнее не показывает свои слез. Отстранилась и посмотрела на сестру.
- Право, Лилс, это не стоит таких слез. Мы же не маленькие девочки, верящие, что будем вместе всегда. Люди вырастают, заводят свои семьи, но продолжают встречаться по праздникам и переписываться, - подумалось, что сейчас последует новая волна слез от Лили, так что решила сразу успокоить. – Конечно же, ты можешь приезжать ко мне и оставаться. Мы даже сможет сходить в кино, театр и делать все, что делают нормальные люди…сестры. Можем даже на концерт сходить. На какой бы концерт пошла? Ты, помнится, любила музыку, хотела ею заниматься.
Как-то давно они не говорили о том, каким видят свое будущее. Может быть, Петуния просто боялась услышать, что сестра ее решит навсегда свою жизнь с миром магии связать. Она упорно не хотела в это верить.
- Может быть, после своего Хогвартса, - чуть поморщилась, - сможешь, получить аттестат и заниматься ею. Хотя, можешь, и чем-то другим заняться. Думаю, ты тоже не видишь свое будущее в Коукворте.
Посмотрела на огонь. Ой, и как она могла забыть. Конечно же, обязательно надо позвать Лили.
- Кстати, слышала Бенджен Спаркс женится на Кэти Миргл, - Туни чуть картинно закатила глаза. Бенджен жил неподалеку и  всегда был задирой. Особенно он вечно обижал Кэти, которая была приятельницей Туни старше ее на три года. Кэти и Бенджен терпеть друг друга не могли. – Как вообще так можно? А Кэти заладила: «Люблю его да люблю». Иногда мне кажется, что это какая-то  жутко раздражающая одержимость, которая лишает головы. У них свадьба в середине августа. Если будешь здесь, тебя она тоже приглашала.
Точнее Кэти сказала что-то вроде: «Ах, да и свою странную сестрицу можешь тоже с собой взять, дорогая». Туни же подумала, что Лили пойдет на пользу общение с нормальными людьми.

Из огня да в полымя.
Группа авроров, с которой Скримджер апарирует сюда, поначалу немногочисленна. Стянутые на Кингс-Кросс резервы истощили их окончательно, людей в его распоряжении не так много, как хотелось бы, большинство утомлены настолько, что остается лишь стискивать зубы и терпеть. Бегло окинув взглядом обстановку, мужчина на ходу выслушивает короткий рапорт управляющего местным отделом ДОМП, аврорский значок в руках чуть теплеет, реагируя на магию, с которой сообщение уходит в Министерство с явным требованием прислать на подмогу отряд хитов — сейчас явно не до разглагольствований на тему субординации, да и не время для разногласий. Для спасения людей ему нужны люди, и это так же естественно, как и тот факт, что солнце встает на востоке, а садится на западе.
Второе сообщение “Целителей — сейчас!” уходит вслед за первым, только вот вряд ли это новость.
Луна светит так ярко, похожая на большое заледеневшее яблоко, она кажется такой большой и столь близкой, неестественно и в то же время равнодушно красивой. Луна будет последним, что увидят многие из людей, если силовики не начнут действовать быстро и эффективно.
— Сеть, пелена, пара вспышек, Петрификус. У кого-нибудь остались глушилки? Благодарю…
Оставшиеся с недавнего “замеса” артефакты распределяются “по-братски”, то есть поровну. Серый восьмигранник да несколько стальных дисков исчезают в поясном креплении, дабы быть под рукой.
— Грюм — на Хай-стрит. Гавейн — Холлихог-роуд. Оллфорд и Стэлфирдж — со мной, мы зачистим проулки и встретимся у Эшборна. Усыплять. Обездвиживать. Связывать. Убивать в крайнем случае.
Два раза объяснять не приходится. Разделив свою группу на две, Руфус оставляет с собой лишь двоих смелых ребят, понимая, что его жизнь, сколько бы бесценна она ни была, на данный момент обладает вторым приоритетом после жизни гражданских. Он не будет лезть на рожон, лишь бы вовремя прикрыли спину.
Устроенное на вокзале светопреставление все еще заставляет желваки ходить под кожей, Мордред и тысячи проклятых теней дери этого хренового Волдеморта, сейчас не время думать об этом, как и жаловаться на усталость, на то, что колено последние полчаса горит огнем от напряжения, а тело просит отдыха. Нога проскальзывает на чем-то мокром, только вот нет времени смотреть под ноги, остается лишь морщиться. Короткий взмах палочки, и бандаж затягивается теснее, облегчая его быстрые шаги. Пальцы сжимаются на перепачканном кровью древке (откуда только?..), Руфус движется походкой осторожного кота, и в то же время уверенно уводит свою группу в глубь деревушки, которую знает на порядок лучше, чем свои пять пальцев. Проведя в Хогсмиде детство и юношество, мужчина без труда способен найти путь здесь хоть с закрытыми глазами, только сейчас от него требуется все чутье, которое только есть.
Крики о помощи тошнотворной волной разносятся по округе. Он покинул свой дом, и его заполонили чертовы звери, недоделанные проклятые щенки, помешанные на бессмысленной кровавой жатве.
Руфус двигается быстро, его живые “щиты” не отстают, орудуя волшебными палочками так умело, как только возможно делать это в таких обстоятельствах. Выныривающего из-за поворота оборотня Руфус замечает и встречает Петрификусом в грудь, его, должно быть, “друг”, получает Shaft и острая целеустремленная молния уносится, норовя ударить волка в спину, только вот этот мохнатый воротник для мантии не так прост, без труда отпрыгивая из-под его заклинания и на мощных лапах уносясь вперед. Оллфорд сносит его деревянной тележкой, которая с тихим скрипом качнувшись навстречу погребает волка под ворохом изломанных досок, а другой волк, тенью спрыгнув с крыши сносит Оллфорда, отнюдь не нежно роняя аврора на мощенную булыжниками мостовую. Разворачивается. Скалит зубы. Только вот не успевает вперед вожака, которому явно плевать на замашки младших.
- Стэлфридж, займись…
Нога сгибается с противным хрустом, заставляя потерять пару секунд в развороте, а чертов зверь скачет буквально по-заячьи, уворачиваясь от летящих в него жалящих вспышек и с размаху впечатывая мужчину в каменную кладку стены. Зажатый в пальцах белый двадцатигранник лихо выскальзывает, подпрыгивая и уносясь в противоположную сторону, а раздавшийся взрыв оглушает, оставляя после себя лишь пронзительный гулкий звон в ушах. Светлая вспышка под прикрытыми веками сменяется темной пеленой, глаза слезятся так нещадно, а затылок отдается противной ноющей болью. Хуже только запах мокрой псины, которая явно приходит в себя на порядок быстрее простого человека.
Не смей отключаться.
Сознание буквально волоком утягивает в тёмный бездонный колодец, и лишь острая боль на рваном вздохе позволяет вырваться из этого гнетущего тяжелого бессознательного.
Руфус не тратит время на поиски палочки. Его сильные руки перехватывают рычащую морду волка, удерживая клацающие зубы, так и норовящие впиться то в горло, то в живот, а сам лев глухо рычит в ответ этому зверю, чувствуя, как острые когти раз за разом вспарывают толстую шерсть, увязая в ней, но стремительно добираясь до теплой плоти.
Хренова паскуда. Иди, стекла поешь.
Изогнувшись, мужчина отвешивает зверю пинок. Потом еще один. Напрасно. Зверь ярится, упираясь тяжелыми лапами, явно не намеренный уйти без плотного теплого ужина.

Никакой душераздирающей истории о том, что нас с тобой свели наши семьи в раннем нежном возрасте, чтобы для обоих эта партия стала судьбоносной, здесь не будет. Мы познакомились уже в достаточно состоявшимися,  чтобы брак стал решением двух взрослых людей. Двух очень прагматичных взрослых людей. Наше бракосочетание  было похоже скорее на формальное заключение сделки после трехчасовых деловых переговоров – разделение территорий и просчёт планов, выдвижение требований и оглашение последствий при невыполнении . нежели на традиционную свадьбу с налётом  наивного праздника  и вереницей торжественных поздравлений под трель колокольчиков на ветру.
Если бы все в  магической Британии принимали решения о союзах столь же расчетливо и разумно,  было больше по-настоящему сильных семейств. Меньше, правда, счастливых, но ведь суть брака не в этом.
Ты – педантичный, образованный, с безупречным чувством вкуса и такта во всех деталях жизни, и что самое прекрасное – абсолютно не ведомый сердцем и эмоциями.
В основном мы находимся врозь из-за занятости обоих, но когда находимся вместе – это либо светский раут, либо разные части поместья, хотя я не против поддержать хорошую беседу, если тебе скучно. Прагматичность этого альянса с обеих сторон  и то, с каким уважением  мы относимся  к личному пространству, но и к репутации друг друга,   –  наше безусловное преимущество.

Мы явно знаем о скелетах в платяных  шкафах друг друга, но нам хватает такта не распахивать настежь створки и не греметь костями.
Тебе – безупречная партия, место в социальной нише, мои связи и абсолютная предсказуемость и прозрачность моих мотивов. Стабильность  - то, чего так не хватает обществу в последнее время.
Мне – безупречная партия, твои связи, твоя понятная логичность и такая не обременяющая холодность.
Союз был поздним для нас, но обоим хватает актерских навыков, чтобы в светском обществе играть пьесу « просто нужно было подольше подождать, чтобы встреть свою истинную любовь, но это того стоило»
Ах да, мы договорились, что ты умрешь первым. Но, учитывая шаткость ситуации, у нас вполне четкий план, что делать с имуществом, связями и информации в случае, если мы поменяемся. В политике без завещания никуда.
Это история  не про чувства, а про очень сильное и стабильное партнерство и эталон гостевого брака, в котором прописан каждый пункт и каждый поворот, и все отклонения от курса либо не желательны, либо обсуждаются.
Ну а если отбросить все колкости – ты один из немногих, кому я могу доверять в силу того, что ты никогда не позволишь импульсу взять верх над разумом.
Не менябельны:
-  Внешность, ибо, ну, вы понимаете.   
- Чистокровность и северная выдержка наряду с  прагматизмом  - не обжигающее ледяное пламя,  а исполинная ледяная глыба в узорах победитового сверла, которая, не дрогнув потопила, бы Титаник, потому что на историю и социум  потрясения оказывают целительный эффект
Менябельны:
- Возраст (+- пара лет, но сильно увлекаться не стоит – персонажу явно не 35.)
- Имя

- Отдел в министерстве (но прошу, никакого Хозяйственного Отдела или Отдела по работе с магическими тварями, скорее либо Отдел Тайн, либо Отдел Надзора, должность должна быть определённо высокопоставленной и соответствующей характеру.)
-Градус отношений. Мы можем абсолютно не волновать друг друга, а можем иногда вступать в околоэмоциональные перепалки. Это обсуждаемо, но скорее будет продиктовано неизбежным за годы брака чувством собственничества, нежели чем-то другим.
P.S. А ещё мне абсолютно все равно, чем ты занят в то время, когда ты мне без надобности, и если наши декорации остаются надёжными и убедительными.  Любовники, любовницы, бастарды, каннибализм и убийства– мне все это волнует в последнюю очередь (ну не идеальная ли я жена при этом?), если ты достаточно благоразумен, чтобы  тщательно скрывать то, что нужно скрывать, и обсуждать то, что нужно обсуждать, да и в общем  не дать своей второй жизни нанести ущерб моей первой и единственной.
У меня нет видения, что с тобой будет в нынешней ситуации. Останешься в Министерстве – ну и хорошо. Обратишься в Пожиратели – ещё лучше, шанс быстрее овдоветь приму с радостью.
В целом я даю полный карт бланш на биографию и деятельность персонажа, на навыки, место в этой войне и исход, если он будет в  рамках общего концепта.

День обещал быть просто образцовым по своей отвратительности. Хотя, если бы первый день военного положения в Магической Британии обещал быть другим и начинался с правильно и неспешно заваренного эрл грея, это было бы прекрасной, но непозволительной роскошью, а в роскоши, конечно, Миллисент иногда не могла себе отказать, но не когда ситуация в стране больше напоминает паноптикум, нежели старый добрый парламентский аппарат.  Она практически не спала сегодня, хоть следы бессонной ночи не отразились на ее лице, благодаря косметическим сывороткам за целое состояние. День на первом уровне Министерства сегодня начинался рано по ее инициативе — в 7:30, поэтому в 7:29 Бэгнольд уже аппарировала прямо в приёмную пресс службы министерства (пользоваться служебными лифтами после вчерашнего было абсолютно лишним, особенно для аппарата Министра, хотя конечно, Миллисент поначалу очень хотелось пройти через отдел безопасности и спросить, куда во имя Мордреда  они вчера смотрели)
На ресепшн встречала начинающая, но очень преданная делу и своему отражению в зеркале пудреницы новенькая ассистентка. Её нанял первый помощник Миллисент и она видела девушку воочию в первый раз, поэтому одарила «Фирменной улыбкой пресс-секретаря министра магии #1», как бы говорящей «Доброе, абсолютно обычное утро, мисс Билл, мы совсем не на пороге пропасти»
— Доброе утро, Мисс Билл, рада что вы с нами.
— Мадам Бэгнольд,  для меня честь  познакомиться с вами лично, мэм.
Ну разумеется. Девочка так подскочила при виде Миллисент, что на пол чуть не полетели все бумаги.  Была довольно нервной — первый день на работе или уже почитала газеты — не ясно. Женщина смерила ее цепким взглядом:
— Буду с вами откровенна, Сьюзен, сегодня нам с вами предстоит непростой день. Но это прекрасная возможность для вас проявить себя. Вы — первая, кого видит любой, кто заходит в эту дверь, лицо пресс-службы Министра Магии, и значит, мое лицо. А я не могу позволить своему лицу выражать растерянность и непонимание, и впрочем что-либо кроме уверенности. В себе и в той инстанции, которой мы с вами посвящаем своё время. Поэтому я очень прошу вас собраться, выпить успокаивающих настоек, если нужно и перестать излучать нервозность. Не предавайтесь панике, что бы вы сегодня ни увидели. Делайте свою работу четко по инструкции, не читайте на рабочем месте всякую чушь, — тут она коротким взглядом  показала на открытый у секретарши на столе разворот Придиры с каким-то абсурдным шаржем — ...И прошу, не называйте меня «мэм», —
Миллисент сделала небольшую паузу, чтобы проследить, что ее мысли доходят верно.Девушка пригладила несуществующую складку на блузке, потому что ей нужно было куда-то деть руки. Вообще внешний вид у новоиспечённой помощницы явно не соответствовал дресс-коду: юбка сапфирового цвета явно непозволительно выше колена, и ещё эти вульгарные оборки...распущенные волосы, не туго завязанные ленты на шифоновой блузке. Больше было похоже, что юная особа собралась на свидание, а не на первый рабочий день в Министерство. Нужно будет проговорить с Бекеттом расстановку приоритетов при найме сотрудников.
— Если придёт кто-то из посетителей, убедитесь, что вы знаете полное имя, должность, видели значок, ордер или хоть что-нибудь, что  предположительно позволит переступить порог моего кабинета.  В остальных случаях вне расписания, меня нет на месте. Полный список причин, по которым обычно меня «нет на месте» можете взять у мистера Бекетта. Кстати, пригласите его, пожалуйста,  ко мне.
— Хорошо, Мадам Бэгнольд, все поняла, хорошего вам дня.
Прежде чем Миллисент скрылась за дверью кабинета, тишину нарушил треск оборок на юбке секретаря, сама юбка прибавила в длине до приемлемой, завязки на блузке завязались в тугой и пышный бани, а распущенных локоны собрались в тугую прическу, от чего девушка удивлённо ойкнула.
— Благодарю. — располагающим к себе тоном пропела миссис Бэгнольд за секунду до того, как дверь захлопнулась
Женщина сделала глубокий вдох и с выдохом все в ее разуме начинало вставать на свои места. Сегодня нужно очень хорошо и обстоятельно продумать дальнейшую линию действий. Через несколько минут сюда войдёт её помощник с новостными сводками в руках и она прекрасно знает, что в них. Можно было сколь угодно рассекать здесь пространство, обмениваясь друг  с другом любезными улыбками  и делать вид, что ничего не происходит, но это было не так. Скажи Миллисент кто-нибудь лет 20 назад, что в ее жизни будет два военных положения,  а одно – еще и когда она только начнет руководить информационными нитями страны,  она бы состроила скептичную гримаску и с ней же ретировалась в какую-нибудь нейтральную Швейцарию. Сыр, вино и Альпы, а не вот это вот все. Впрочем, спокойной жизни на ее долю хватило бы максимум на неделю или две, учитывая склонность к раздаче директив.
Их взаимодействие с Гарольдом Минчумом пока нельзя было назвать эталоном взаимодействия между премьер-Министром и Пресс-Атташе , в основном потому, что Мистер Минчум был жестким и несдержанным в словах,  и уж слишком склонным к импульсивным действиям, на вкус Миллисент. И это то, что Бэгнольд пыталась донести на их пока немногочисленных встречах – из риторики министерства необходимо убрать любые эмоционально, тем более   резко отрицательно  окрашенные оценочные суждения, по крайней мере сейчас. Но пресс-секретарь убирала их из речи,  а Премьер-Министр добавлял. Иногда случайно. А «случайно» для взрослого и более-менее уважаемого  мужчины на подобном посту  — это вообще губительно.
На  рабочем столе стоял серебряный поднос с горячим чаем, который заботливо заварила прямо  перед ее приходом новая помощница.
Недостаточно крепкий. Нет сливок.
Миллисент нахмурилась, покрутив  одно из многочисленных колец – на безымянном пальце,  из белого золота с непрозрачным   массивным сапфиром  – машинальный жест.  Вчера, когда всё началось, супруг коротко и безапелляционно бросил ей «Не высовывайся» . И это в день пресс-конференции, возможно, самых важной на данный момент . Она сняла обручальное кольцо, положив его на крохотное фарфоровое блюдце, предназначенное специально для этого кольца всякий раз,  когда ей хотелось его снять.Я должна была быть там.  Миллисент все еще сомневалась, что «не высовываться» для пресс-секретаря Министра Магии  в день официального слова главы ДОМП в Атриуме по поводу дискредитирующих событий было здравой идеей.  Пока к ней не пришел первый помощник с новостями. Мистера Бекетта всегда можно было отследить по тени на двери – он каждый раз останавливался перед дверью, поправлял галстук и коротко стучал дважды. Миллисент моргнула на дверь, и та послушно открылась с приглашающим скрипом.
— Мадам, доброе утро. Сегодняшний Пророк и…другие.
— Насколько плохо?  — Бэгнольд сперва даже не посмотрела на страницы, оттягивая этот момент.
Бекетт слегка потупился:
— Довольно плохо,  Мадам.
Бэгнольд пока отложила другие издания и взглянула на первую полосу Ежедневного Пророка. В обычное время такое нечеткое колдофото считалось бы браком – паника, которую хотел передать репортер, была скрыта вспышками света заклятий и что-то подсказывало, что если бы не снимок в сепии, зеленый цвет бы преобладал. Походило на последнее фото этого репортера, отчего у Миллисент внутри все сжалось в тугой узел.
— Сколько людей, Уильям?
— Министерства или Пророка, Мадам?
Женщина одарила его прямым уничтожающим взглядом в качестве немого ответа, что это не очень умный вопрос. Сколько журналистов из тех десяти, которых я накануне лично инструктировала, мы потеряли?
— Двое, мэм. Вернулись в редакцию. Еще двое в Мунго в тяжелом состоянии.
Об остальных, видимо, следовало помолчать.
— Потери членов Министерства пока подсчитываются. И…Премьер Министр под арестом, Мадам.
Как удачно, что он предпочёл упомянуть об этом в последнюю очередь.
Происходящее все больше и больше напоминало абсурд. Миллисент обратила взор на комментарий Гарольда Минчума прессе, пока его уводили. В нем, к разочарованию пресс-секретаря, было как обычно много восклицательных знаков, хотя не то, чтобы она этого не ожидала.
— Узнайте, пожалуйста, как мы можем получить 10 минут наедине   с господином Министром.  Загляните в Мунго, вам очевидно требуется помощь, -Миллисент сразу заметила, что он похрамывает и чуть корчится от боли, — Заодно получите список пострадавших  и погибших на данный момент, нас интересуют все.  Далее  — в Пророк , держите руку на пульсе и проследите, пожалуйста, что материалы  не слишком…пессимистичны, — Руководитель одарила его ободряющей улыбкой, —  Вперед. Спасибо.
Бекетт еще раз кивнул, вымученно улыбнувшись, и принялся удаляться из кабинета. Чуть ниже  на титульной странице был запечатлен Бартемиус Крауч во время своего комментария под лаконичным заголовком «Глава ДОМП исчезает во время нападения на Министерство»
Это просто хрестоматийное описание понятия «Довольно плохо».
-Метка была?
-Простите? — Ассистент обернулся
— Вы же там присутствовали, Уильям, у Крауча была метка Пожирателя Смерти ?
— Не могу ответить  точно на этот вопрос, мадам, говорят, они умеют скрывать их.
Неужели.
Уильям еще раз вежливо кивнул и удалился.
У Миллисент резко началась мигрень, когда она еще раз взглянула на кадры ареста Минчума. Ей не было свойственно поддаваться состояниям стресса, но  нужно было признать, что после всех этих кадров даже ее привычная невозмутимость пошатнулась и мысли предательски путались
Снова стук в дверь и в кабинет робко впорхнула секретарь секундой после того, как женщина вернула своё  кольцо на место:
— Мадам, — девушка замялась, — К вам…посетитель.
Миллисент прочистила горло , сразу вспомнив, что запамятовала поговорить насчет неё с Беккетом.
— Сьюзен, мне кажется, мы не так давно говорили с Вами о стандартах представления мне «посетителей»…
— Простите, Мадам, другая Мадам…не преставилась.
Пресс-секретарь тяжело вздохнула, успокаивая в довесок ко всему еще и поднимаюшееся раздражение. Неужели так трудно спрашивать у людей хотя бы имя. Она ведь не представилась, потому что вы не спросили.
Женщина нехотя кивнула,  и встала с места, обращая внимание к появившейся в двери фигуре женщины. Возможно, они где-то встречались ранее. Или просто знакомое лицо.
— Прошу простить мою ассистентку, мадам, она обычно более собрана.
Миллисент заметила в руках у молодой особы брошюру с Минчумом и растянула губы в готсеприимной улыбке – Хотите вступить в  оперативный штаб?

Буду предельно краток: В стародавние времена, когда Лорд Волдеморт еще не топтал английскую землю. Жили были два брата: Гораций и его младшенький, назовем его, Сервилиан в честь другого римского поэта. Гораций был обручен с юной, прелестной девой. Но так вышло, что брат проводил с ней больше времени. И чрезвычайно мучался, ибо питал к невесте любимого старшего брата чувства весьма неприятного свойства. Но старательно держал себя в руках.
И надо же было такому случится, что однажды на приеме чувства его помутились, и он признался невесте брата в любви, а та упала в его объятиях утверждая что чувства взаимны. Парочку застукали, скандал замяли, поженили. А Гораций, пряча в рукав амортенцию, все им простил и умчался работать в школу.
Итогом брака был сын, а этого сына еще сыновья, и они и буду главными героями нашего сказания
но на самом деле, и их отец и их дед могут быть ооооочень любопытными персонажами.  И  потому дорогие племянники, не торопитесь их хоронить.

Мощные аккорды Увертюры из оперы «Летучий голландец» Вагнера сменились Арией Голландца из II Действия. Гораций пожалел, что не может подпевать: он был занят важным и ответственным делом, которое не мог бы поручить больше никому. Старательно напрягал мышцы лица, чтобы натянуть кожу, пока тоненькая бритва в его руках осторожно подравнивала линию бородки. Он стряхнул пену в тазик, сощурился, вглядываясь в зеркало.
Это было своего рода искусство: превращать свою жизнь в сцену из романа. Красивые вещи, красивые жесты, и музыка… Каждый раз особая. Одна превращает утро понедельника в прекрасное, другая задает тон обязательным процедурам. Третья помогает расслабится.
Декан Слизерина потянулся за полотенцем, промокнул подбородок и щеки, и не удержался, вторя мощному голосу солиста, пока вскрывал баночки с кремом. Один для кожи, второй для бороды.
Оставшись чрезвычайно доволен и тем как лежат волосы и оттенком кожи после крема, Гораций подошел к окну, и вытянув руку в сторону характерным жестом, проследил взглядом как новый профессор Защиты пересекает двор замка.
Пальцы сомкнулись на прохладном стекле: личный домовик привык подчиняется каждому жесту хозяина и знал, что и когда нужно подать.
Сейчас Слагхорну хотелось прохладного лимонада: высокая ножка бокала заканчивалась «Блюдцем», где в прозрачной жидкости плавал лед с замороженным внутри листком базилика.
Он хорошо помнил Бродмура по школе. Сын дипломата. Тот редкий случай, когда полукровная мать представляет больше интереса, чем чистокровный отец. Хороший мальчик. Вежливый. Аккуратный. Тихий.
Потом они несколько раз встречались в «Флориш и Блоттс», и Чарльз всякий раз подписывал ему свои книги с неизменной мальчишеской улыбкой. Сегодня Слагхорн переставил их на более видное место: магия кроется в мелочах.
Для паутины, которую плел из связей Гораций, этот юноша был почти бесполезен. Его мать другое дело. И потому письмо – надушенный пергамент, восковая печать с гербом семьи  — ушло в ее руки сразу, как Слагхорн узнал, кто в этом году согласился стать мишенью для проклятия. В нем декан напоминал Марии Элоизе Бродмур об их нежной дружбе, уверял, что позаботится об ее сыне и просил не забывать старика.
Ответ уже был доставлен. И Гораций не сомневался, что когда ему понадобится узнать что-нибудь интересное о расстановке сил на магической международной арене, Бродмур будет рада ему помочь. Не говоря еще и о посылке, которая пришла с письмом. Лунные пряники из Китая, несколько деликатесом долговременного хранения, чай и две изящные бутылочки с экзотическим алкоголем.
Мария прекрасно помнила, чем так легко подкупить сердце своего старого декана.
Гораций сделал глоток лимонада, покатал на языке тонкую льдинку, и нахмурился. Итак… выход в Хогсмид. Здесь должно быть что-то простое… но элегантное. Черная хлопковая рубашка с рисунком из белых карточных треф. Без запонок, хоть это и прискробно. Закрытый жилет с высоким воротником и двойным рядом пуговиц. Он осторожно прикрепил цепочку от карманных часов к пуговице. Белый платок-шарф в темно-серую полоску, с простой серебрянной брошью. Шляпа Трилби, конечно, не так элегантно выглядит как «Федора», но так и он собрался всего лишь в Хогсмид и скорей всего в «Три метлы», куда еще мог бы пойти этот молодой человек, если он вообще задержится в деревне.
Подумав об этом, Гораций отправил домовика: убедится, что все приготовления сделаны не зря, и сам вышел сперва из своих комнат, а потом из школы.
Он как раз лениво двигался к «Сладкому королевству», думая взять там что-нибудь на вечер, когда домовик сообщил, что мистер Бродмур отправился в «Кабанью голову». «Это повод увидеть второго Дамблдора. Плюс. С другой стороны, когда в Дамблдорах был какой-то плюс. Это минус.»
Гораций вздохнул. Он не мог отказать Аберфорду в чувстве стиля. Все в «Кабаньей голове» от старой мебели, за которую бы удавился любой винтажник, до разводов на стаканах и стеклах, и даже до козлов и вечного грязного полотенца – дышало единым образом.  Своеобразной гармонией. Он знал толк в том, как выдержать один образ до конца, не фальшивя не единой нотой.
Увидь Гораций такую декорацию в театре, он бы рукоплескал художнику. Но так уж вышло, что сам он и был бы той фальшивой нотой в «Кабаньей голове»…
«Хотя, почему же фальшивой? Главное все делать уверено».
Он вошел в заведение Аберфорда так, словно пил здесь каждый день. Наметанным глазом оценил высокохудожественно возлежащие на полу и столах теля пьянчуг, аккуратно переступил через чье-то разлитое пиво, улыбнулся игрокам, и найдя что хозяина, что мальчика, ради которого он шел на такие жертвы, присел рядом.
— Добрый день, Аберфорд, — Гораций мысленно попрощался со шляпой и опустил ее на стойку рядом с собой, — Добрый день, Чарльз, мой мальчик. Что вы пьете? – Гораций втянул запах, и поморщился, — Гампа? Фу какая гадость… Прекратите это немедленно. Аберфорд, любезный мой, — Слагхорн не отказал себе в удовольствии мимоходом коснуться его руки, — Как вы могли налить ребенку такую мерзость? Неужели у вас нет ромашкового пива? Или чего-то в этом духе. Мне Черного Квентина, пожалуйста. И сыр, — он поправил рукава рубашки и приглядел взъерошенные шляпой волосы, — Вы знали, Чарльз, что козий сыр чрезвычайно полезен для здоровья, особенно если козы очень чистоплотны. Говорят, что таки вещи обладают дурным запахом вкусом, но это происходит только если за козлами ухаживают недостаточно хорошо. А если у господина Аберфорда и есть страсть в жизни, то это козлы. И он с ними весьма внимателен. Я надеялся застать вас в школе, раз уж мы коллеги теперь, но вы так быстро ушли.
В одном Гораций был уверен: он как алхимик вполне сможет решить проблему с чистотой посуды и качеством алкоголя парой преобразований. Главное, не заострять внимание «Милого» Аберфорда на этом.
Он вообще не понимал, почему он – тонкий ценитель всего изящного, совершенного, обладающий таким безупречным вкусом – каждый раз стоило ему встретить человека с лицом больше похожим на кирпич, был вынужден отбиваться от мысли: «О, этого хочу.»

Что делать если ты — сила?
И зверь, и огонь и речь,
Нет, крик, взрывающий жилы,
И руки, сжавшие меч?
Что делать если ты тризна,
Карающий божий бич,
И гнев отнимающий жизни,
И ярости чёрной клич?
Что делать когда ты слепнешь,
Маску готовый сорвать?
Учись управлять гневом.
Его перемалывай на слова,

Что делать? Куй себе цепи
Чтоб снова их разорвать. (с)
Крауч запоминает слова Бенджи равнодушно, словно слышит их через толщу воды.
Он смотрит на значок.
Девятый уровень закрылся в себе. Забаррикадировался, Схлопнулся.
Седьмой уровень взят.
Шестой уровень пал почти без боя.
Пятый закрылся так же как Девятый следуя протоколу о безопасности тех, кто дипломатически неприкосновенен.
Четвертый еще сопротивляется, но они так обескровлены Кровавым Рождеством, но странно, что у них еще есть силы. Больше обескровлен только сам ДОМП этой утренней выходкой с метками.
Не думать о них.
Третий уровень захвачен.
Первый… никто ничего не докладывает. Яксли, наверняка, предатель, иначе бы доложил уже, что министр в безопасности. Если он жив, конечно.
Крауч смотрит на значок. Восьмой уровень почти пал.
А от Руфуса никаких вестей. Там внизу в камерах пол отдела. И Крауч вернул ему оружие не только потому что доверяет, не потому что заботится, но и потому что подозревал именно такую дерзкую выходку со стороны пожирателей. И надеялся, что ученик освободит подчиненных, ударит в противника с другой стороны.
Но значок – что жжет пальцы своими новостями и особенно тем, о чем не сообщают – пуст. А значит… Скримджер мертв. Потому что Скримджер никогда бы его не предал.
Скримджер не Яксли.
Руфус никогда бы его не подвел.
Он обводит взглядом бледные лица авроров. Их осталось… три десятых отдела. Но пожиратели захватившие коридор и штаб квартиру хитов пока не торопятся входить. Коридор дался им не просто. «Их больше… четверо на одного. Не считая предателей.»
«Если нам… придется отступить» - звучит в памяти голос Бенджи, хриплый, неуверенный.
Крауч видит, как пламя охватывает косяк той двери, от которой он успел оттащить хит-визарда. Он знает этот оттенок. Это не инсендио. Адское пламя. Жиденькое, правда.
«Они собираются уничтожить наш отдел… И я сейчас его не отобью, нужно отступать». Эта трезвая ледяная мысль его убивает. Входит со спины, расползаясь ледяным крошевом по рубашке на груди.
- В хранилище, - коротко командует он оставшимся аврорам, - берите все что сможете и отступайте. У вас двадцать пять секунд. Я прикрою.
Он не смотрит как они уходят, запуская протокол отступления, он смотрит на пламя. «Посредственность. Кто же так кастует адское. Как можно делать это тихо, спокойно, так что я даже не услышал голоса того, кто это сделал… адское – как и все темное – это твоя эмоция, посредственность. Давай я покажу тебе как надо.»
Мысль о том, чтобы бросить ДОМП выжирает его изнутри болью, поселяется паразитом ниже  солнечного сплетения.
Нет, его Департамент не достанется никому, если придется его оставить…
Бартемиус Крауч в первые за много лет позволяет гневу затопить себя.
— Ignis Abyssus! – его голос разносится по помещению звучно, так чувственно, словно он в порыве страсти кричит самое сладкое для его ушей имя. Он хочет увидеть в пламени отсвет солнечных лучей в чужих волосах. «Просто выживи, мой мальчик. И я все тебе прощу.» Он посвящает это адское пламя всем, кто погиб сегодня. Всем, кто чувствует тоже, что и он, аппарируя из Министерства магии, которое они клялись защищать. Он посвящает это тем, кто до последнего сражался, но не смог победить и прийти на помощь.
Он направляет палочку в огонь уже охвативший косяк, чтобы взять чужое пламя под свой контроль, разжечь его до максимума.
— Ignis Abyssus! – он позволяет своей ярости вырваться наружу. У пожирателей, которые здесь – на втором уровне министерства нет значков аврората, а значит, они не смогут аппарировать. Только бежать. Или сгореть. Этой чарой он намерен сжечь архив и соседнее хранилище артефактов, а так же надеется, что оно перекинется по соседствующей стене на хранилище артефактов хитов.
Он посвящает его каждой не выпитой в его кабинете чашке кофе, всем кого он больше не увидит. Всем кого он сможет видеть только урывками. Всем, кого он подвел.
Крауч вдруг чувствует, как изнутри его распирает смех. Визенгамот, другие главы департаментов, даже министр магии – всегда сковывали его по рукам и ногам. Не позволяли принять новые протоколы работы, новые правила, ответить пожирателям симметрично. Больше этого не будет.
Он впервые за долго время чувствует себя по настоящему свободным. «О, я вытащу вас из ваших чистокровных постелек. Визенгамот запрещал мне вламываться в ваши поместья без ордера. Взламывать ваши защиты… Вытаскивать из высоких кресел, из-за столов в ваших министерских кабинетах. Требовал доказательств. Требовал ордеров. Больше этого не будет. Вы хотели настоящей войны, пожиратели смерти? Вы ее получите. Я сожгу  каждого из вас до кого дотянусь. Ваш собственный террор покажется вам детской игрой, когда я начну топить вас в вашей крови.»
Крауч не позволил себе рассмеяться, ни на мгновение потерять контроль. Да, теперь они воистину развязали ему руки.
Пусть все горит.

Четверг не принёс земле облегчения; справедливости ради - от него этого и не ожидалось.
- Доброе утро, - сказал Нолан молодой ведьме, сидящей за конторкой в вестибюле редакции "Ежедневного Пророка".
Ведьма, привстав на своём высоком стуле, смерила глазами Нолана и сопровождающего - мужчину с тяжёлым носом, тяжёлым взглядом, печатью тяжёлой службы на челе.
- Опять?
Нолан тоже оглянулся на своего охранника.
- Отчасти. Могу я переговорить с мистером Фергюссоном?
- Я уточню, - ведьма положила руку на лаковую трубку телефона.
- Подожду, - Нолан оставил её с её рабочими секретами, сел на жёсткий диван для посетителей и развернул выпуск "Пророка". Охранник встал рядом с диваном, сцепив руки за спиной. Он неохотно соглашался ждать на улице.
Газетная бумага быстро теряет свежесть; "Пророк" у Нолана в руках был читан уже не один раз, и если об этом недостаточно ясно заявляло состояние внешнего листа, то однозначно говорили рукописные заметки, нанесённые синими чернилами между столбцов открытого разворота. Заголовок "Будущее мётельного транспорта глазами эксперта" и имя автора "Дж. Дж. Фергюссон" были обведены в кружок.
- Ваш номер недельной давности, - ведьма из-за конторки подошла к Нолану и, конечно, заглянула в газету.
- Боюсь, что так, - Нолан покаянно улыбнулся.
- Вам... так понравился материал, что вы захотели встретиться с автором? - в тоне ведьмы появилось осторожное сострадание.
Нолан ещё раз посмотрел в газету: "Будущее мётельного транспорта" занимало четвертинку просторной страницы, вопросы Дж. Дж. Фергюссона, выделенные жирным шрифтом, чередовались с ответами "эксперта". В последних было не так уж много о транспорте и о будущем, почти всё экспертное внимание - а вслед за ним и внимание читателя - сосредотачивалось на исключительной важности правильного ухода за метлой и исключительной полезности ухаживающих средств нового поколения. В сухом остатке интервью состояло из многословной рекламы полировочных восков, знакомых Нолану с пасхальных каникул. Среди товаров уважаемого магазина воски не вызывали недоумения ни видом, ни составом, хотя похвальбы на упаковке раздражали общей наглостью и избирательным панибратством к марке "Нимбус". О разработке и производстве чудодейственной (если верить этикетке, особенно чудодейственной для Нимбусов) новинки в профессиональных кругах было известно интригующее ничего.
- Не худшее, что приходилось зачитывать до дыр, - признался Нолан. - Что с мистером Фергюссоном?
- Он не появлялся на работе со вторника, - сухо сообщила ведьма, - мне жаль.
- Какая досадная неожиданность, - скорее сам себе, чем ей, прокомментировал Нолан. Для него пропажа Дж. Дж. Фергюссона была меньшей неожиданностью, чем то, что Дж. Дж. Фергюссон всё-таки побывал на работе в понедельник. Но досады это не уменьшало. - В таком случае прошу вас узнать, переговорит ли со мной мадам Бэгнольд.
Ведьма приподняла бровь в полной готовности смеяться, если Нолан добавит, что шутил.
- Сообщите, пожалуйста, что ожидает Вайтхорн, - не дал ей затеряться в сомнениях Нолан.
Она отошла к своей конторке с крайне спокойным и ничего не выражающим лицом. У неё не было предположений, чем закончится авантюра посетителя.
Нолан сложил газету рекламным интервью вверх.
- Представился Вайтхорном, - долетало со стороны конторки. Ведьма, низко наклонившись, так что видна была одна её макушка с гладко зачёсанными волосами, или диктовала перу записку, или звонила кому-то, но едва ли самой мадам Бэгнольд, - с ним охрана.
Охранник улыбнулся Нолану. В улыбке было что-то от кривизны консервного ножа.

Новый преподаватель был… интересным. Эдвин рассматривал его ещё в Большом зале, игнорируя смешки Лукаса, который заметил интерес друга. Он знал, что Росси испытывал интерес ко всему новому, желая попробовать на зубок, раскусить и добраться до нежной мякотки. Если угодно, у каждого были свои слабости. «Чарльз», — мысленно протянул он, потом размялся и принялся с аппетитом лакомиться завтраком, деланно потеряв всякие интерес. Он прекрасно знал, что профессор от него никуда не сбежит, а раз так, то и беспокоиться было не о чем. Это лето было полно приключений, и, конечно, он уже успел соскучиться, но знал: он всегда мог связаться с семьёй. Этого, конечно, маловато, но в школе приходилось довольствоваться тем, что было.

Походка у профессора оказалась говорящей. Эдвин склонил голову к плечу. Не лёгкий летящий шаг, не стремительный бег, а он шёл так, будто постоянно о чём-то думал, не в силах отказаться от этих мыслей (и не были они радостными, похоже). И при этом он сам выглядел почему-то трогательно (и не только потому, что Россу резко захотелось его потрогать, хотя, видит мерлин, не без этого!), моложе своих лет (Эдвин уже успел узнать, что новому учителю тридцать – прекрасный возраст!). Обычно в школе он предпочитал выбирать себе девчонок, потому что магическое общество всё же было ещё более консервативно, чем маггловское, но отказать себе в любовании не мог: ему нравилось, как говорил профессор, как он улыбался уголками губ, как смотрел.

Он выглядел вкусным – и это было интересно. Лукас, который единственный знал большую часть личной жизни Эдвина, не одобрял его вспыхнувшего интереса, но переубедить друга в его симпатиях… Проще горох кидать в стену и ждать, что он прорастёт. Впрочем, зря он думал, что Росса интересовал шкурный вопрос. Эти дела были для него всегда на втором месте – больше сейчас ему было любопытно, насколько Чарли окажется адекватным и насколько он будет сильным. Красивое, как правило, легко ломалось, и Эдвин терял к этому интерес. К сожалению, при всей лёгкости своей натуры он был довольно переменчив.

Итак, Бродмур был довольно уверен, но не заметить, что он сверяется с конспектом, было невозможно. Или, может, просто сам Росс был настолько любопытен и внимателен, что обратил внимание. Он склонил голову к плечу и улыбнулся. Сегодня они, против обычного, устроились на первой парте, хотя Лукас порядком поворчал по этому поводу. Он считал, что такие изменения в привычном укладе жизни вели к саморазрушению. «У тебя всё ведёт к саморазрушению», — заметил Эдвин, но друг лишь поморщился. Но спорить не стал. Умничка какой!

И да, он совершил распространённую ошибку новичков, считающих, что проверка знаний – самое главное. Для начала стоило бы познакомиться с классом – сразу после того, как кратко представился и рассказал о себе. Но Бродмур кинулся в омут, и Эдвин предполагал, что ребята так этого не оставят.

Когда профессор замолк, Эдвин поднял руку и улыбнулся. Получив разрешение, он открыл рот… и Лукас вздохнул, понимая, что друга ждало наказание.

— Эдвин Росс, сэ-эр, – сладко протянул он, устраиваясь удобнее за партой. — Вы говорите, что хотите проверить наш уровень знаний, но тут же вполне уверенно заявляете, что то-то и то-то мы должны проходить на четвёртом курсе. Как вы можете это знать? У нас не было как таковых проверочных, часть класса у нас магглорождённые, как я, и прочесть в книгах дома мы не могли, а особого рвения читать вне занятий в школе у нас про непростительные не было. То есть вы заведомо ставите нас в неловкую ситуацию, сэр.

Он услышал смешки за спиной и склонил голову к плечу, взгляд его сделался холодным и цепким: Эдвину было любопытно. О, кончено же, эта придирка была притянута за уши, но зерно здравого смысла в ней всё же была. Росс читал и про непростительные, и всё, что мог найти, про защиту, но это было его дело, потому что у него были планы на будущее.

— Вы считаете, что защититься от смертельного проклятья можно хлипкой защитой? То же Muro при всей непроводимости крайне нестабильная вещь – и не только потому, что её могут использовать волшебники, чаще всего наделённые большей магической силой, но и потому, что нужна концентрация, которой в бою, увы, не все могут достичь. То есть это заведомо бессмысленное заклинание, разве нет? Остальные преграды и вовсе пусты, чего уж говорить… Энергетика Авады процентно настолько выше многих других заклятий, даже из раздела трансфигурации, что и говорить глупо. Как и Круцио, которое и вовсе имеет различную плотность и силу за счёт ненависти, вкладываемого в него.  И да, сэр, кастовать непростительное невербально могут только очень сильные волшебники, а у других мы тупо можем услышать начало заклинания, потому что оно отличается по тонике и артикуляции. Сколько у нас достаточно сильных волшебников, которые способны невербально пустить Аваду или Круцио, сэр?

Лукас отодвинулся от Эдвина и прикинулся ветошью, но Росс действительно под конец речи начал распаляться. Эта тема была его любимой для исследования, он провёл многие часы, изучая проклятья, и требовал к этому разделу особого внимания.